Франсуаза Саган - Хранитель сердца [Ангел-хранитель]
Только теперь я узнала, что мой благородный убийца вышел из очень хорошей семьи, получил прекрасное образование, все работодатели нарадоваться на него не могли, и только беспокойная душа и тяга к путешествиям препятствовала его блестящей карьере. Я слушала, разинув рот. Мальчик был достойным гражданином, если я правильно поняла, до тех пор, пока не попал в руки Дороти Сеймур, роковой женщины номер один, которая и толкнула его на четыре убийства. Потрясающе! За всю жизнь я не убила и бабочки, не почувствовав себя виноватой, ко мне тянулись все несчастные кошки, собаки и люди! Льюис спокойно объяснил, что он взял винчестер в комнате, где тот всегда находился, и даже не подумал проверить ружье, из которого он палил во все стороны восемь недель с начала съемок.
– Как вы относились к Макклею? – неожиданно спросил Пирсон.
– Пьяница, – холодно ответил Льюис. – Несчастный пьяница.
– Что вы почувствовали, когда он упал?
– Ничего. Удивился.
– А теперь?
– Все еще удивляюсь.
– Происшедшее не помешало вам спать? Ведь вы убили человека!
Льюис поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза. Неожиданно я почувствовала на лбу испарину. Покусывая палец, Льюис смущенно взмахнул другой рукой:
– Все это не произвело на меня никакого впечатления.
Я знала, что это правда, и, к моему удивлению, поняла, что именно последняя фраза убедила Пирсона в невиновности Льюиса больше, чем весь предыдущий разговор. Он поднялся, вздохнул и закрыл блокнот.
– Все, что вы сообщили мне, не отличается от того, что мы узнали ночью по своим каналам, мистер Майлс, или почти все. Извините, что потревожил вас, но таковы обязанности. Миссис Сеймур, большое вам спасибо.
Я проводила его до двери. Он что-то пробормотал о нашей возможной встрече, я торопливо согласилась. Когда он уезжал, я так широко улыбалась ему, словно у меня было пятьдесят два зуба. Дрожа, я вернулась в дом. Льюис потягивал кофе, довольный собой. От испуга я уже отошла, и теперь меня трясло от ярости. Я подняла с дивана подушку и швырнула ее в Льюиса, потом еще какие-то вещи, стоящие в гостиной. Сделала я все это очень быстро, особо не целясь и не произнося ни слова. Кофейная чашка разбилась о лоб Льюиса, брызнула кровь, и я опять разрыдалась. Второй раз за месяц и за последние десять лет.
Я села на тахту и обхватила руками голову Льюиса. Теплая кровь капала с моих пальцев, а я удивлялась, почему тогда, шесть месяцев назад, когда на пустынной дороге я так же держала в руках эту голову при свете пламени и эта же теплая кровь бежала по моим пальцам, у меня не возникло никакого предчувствия. Все еще плача, я отвела его в ванную, продезинфицировала рану спиртом и сделала перевязку.
– Ты испугалась, – прервал он затянувшееся молчание. – На то не было никаких оснований.
– Не было оснований… – я сурово глянула на него. – Под моей крышей живет человек, который убил пятерых.
– Четверых, – скромно поправил он.
– Четверых… это одно и то же. Полицейский офицер будит меня в восемь утра, и ты думаешь, у меня нет оснований для испуга… Это уже последняя капля.
– Я же ничем не рисковал, – он уже улыбался. – Ты все видела сама.
– И еще, – добавила я, – и еще… А как насчет твоего показательного детства? Хороший студент, хороший работник, хороший во всем. За кого я должна себя считать? За Мату Хари?
Он рассмеялся:
– Я же говорил тебе, Дороти. До того как я встретился с тобой, у меня никого не было, я был одинок. Теперь у меня есть что-то свое, его я и защищаю. Вот и все.
– Но у тебя нет ничего своего! – воскликнула я в отчаянии. – Я не принадлежу тебе. Насколько я понимаю, я даже не твоя любовница. И ты хорошо знаешь, что, если мы избежим встречи с палачом, я вскоре собираюсь выйти замуж за Пола.
Он резко встал и повернулся ко мне спиной:
– Ты полагаешь, – безразличным тоном пробурчал он, – что я больше не смогу жить с тобой, как только ты выйдешь за Пола?
– Ну, я думаю, это не входит в намерения Пола. Конечно, он очень любит тебя, но…
Внезапно я замолчала. Он обернулся и смотрел на меня тем самым ужасным взглядом, значение которого я теперь так хорошо знала. Совершенно остекленевшим взглядом.
– Нет, Льюис, нет! – пронзительно закричала я – Если ты тронешь Пола, я никогда, никогда не увижу тебя снова. Никогда. Ты будешь мне отвратителен, это будет конец, конец для тебя и для меня.
Конец чего? Об этом я спрашивала себя. Льюис провел рукой по лбу, он очнулся:
– Я не трону Пола, но хочу остаться с тобой до конца жизни.
Медленно, как после сильного удара, он поднялся по ступеням наверх, а я вышла из комнаты. Солнце весело освещало мой жалкий сад, «ролле», снова превратившийся в памятник, холмы вдалеке, весь окружающий мир, такой спокойный и такой яркий. Я обронила еще несколько слезинок по моей загубленной жизни и, всхлипывая, вернулась в дом. Пора бы и одеться. Подумав об этом, я отметила про себя, что лейтенант Пирсон весьма недурен собой.
XV
Спустя два дня, два кошмарных дня, в течение которых я одну за другой глотала таблетки аспирина и даже впервые в жизни попробовала транквилизаторы, вогнавшие (вероятно, это случайное совпадение) меня в такую депрессию, что самоубийство стало казаться мне наилучшим решением всех проблем, – спустя два дня налетел ураган с ливнем. Проснулась я на заре. Кровать ходила ходуном, ревела падающая с неба вода, и я почувствовала что-то вроде горького облегчения. Последние мазки эпического полотна. Макбет где-то недалеко, приближался конец. Я подошла к окну: по дороге, превратившейся в бурный поток, проплыл чей-то пустой автомобиль, за ним проследовали разнообразные обломки; потом я сделала круг по дому и из другого окна увидела «ролле», вокруг которого пенились буруны. Терраса чуть-чуть едва ли на фут, выступала из воды, Я поздравила себя еще раз с тем, что не ухаживала с любовной заботой за садом, – теперь мои труды все равно пошли бы прахом.
Я спустилась вниз. Льюис, радостный, стоял у окна. Увидев меня, он поспешил к плите, чтобы налить мне чашечку кофе. После убийства Билла Макклея он смотрел на меня всегда умоляюще, как ребенок, который хочет, чтобы его простили за неудачную выходку. Я тут же приняла надменный вид,
– Сегодня на студию попасть невозможно, – радостно сообщил Льюис. – Все дороги залило. И телефонная линия порвана.
– Очаровательно, – прокомментировала я.
– К счастью, вчера я купил два бифштекса и пирожные, какие ты любишь, с засахаренными фруктами.
– Благодарю тебя, – незамедлительно последовал достойный ответ.
Но на самом деле ураган обрадовал и меня. Не работать, слоняться по дому в халате и есть вкусные пирожные • – не такая уж плохая перспектива. Кроме того, я читала интересную книгу, полную незабудок и галантности, – приятная перемена после стольких убийств и гнетущей атмосферы.
– Пол, должно быть, в ярости, – отметил Льюис. – Он хотел в этот уик-энд отвезти тебя в Лас-Вегас.
– Ничего, разорюсь в следующий раз, – ответила я. – К тому же мне надо кончить книгу. А ты, что ты собираешься делать?
– Немного поиграю, – улыбнулся он. – Приготовлю для тебя обед, а потом мы можем поиграть в кункан, правда?
Чувствовалось, что он чертовски счастлив. Еще бы, на целый день я в полном его распоряжении; наверное, он радовался с самого утра. Я не могла не улыбнуться этому,
– Поиграй, а я пока почитаю. Полагаю, радио и телевизор тоже не работают?
Я забыла упомянуть, что Льюис часто играл на гитаре, в основном медленные, протяжно-лирические мелодии, очень странные, которые сам и сочинял. Забыла оттого, что ничего не смыслю в музыке. Он поднял гитару и взял несколько аккордов. Снаружи ревел ураган, я пила горячий кофе в компании моего дорогого убийцы и пребывала в прекрасном расположении духа. По последним данным психоанализа, легкое счастье – это самое ужасное. Счастье связывает, от него невозможно избавиться, и начинается невроз. На тебя могут навалиться трудности, ты борешься, защищаешь себя, тобой владеет единственная мысль – как спастись, ты сжат, как пружина, но вдруг счастье бьет тебя в лицо, как камень или солнечный зайчик, и ты сдаешься, сдаешься счастью ощущать себя живым.
День прошел. Льюис выиграл у меня пятнадцать долларов, позволил, слава Богу, мне самой приготовить обед, играл на гитаре, я читала. Меня он совсем не беспокоил, с ним было просто, как с кошкой. Пол же, с его внушительным видом, бывало, утомлял меня. Я не решалась представить себе, во что вылился бы день с Полом в таких вот условиях: он пытался бы исправить телефон, завести «ролле», спасти жалюзи, помочь мне закончить сценарий, говорить о знакомых, заниматься любовью и Бог знает чем еще… Действовать. Что-нибудь делать. А Льюис вел себя иначе. Дом могло бы снести с фундамента, а он напевал бы, сидя в обнимку с гитарой. Да, я не помню более приятного дня, чем этот посреди ревущей стихии.
